Пробный вариант ЕГЭ по русскому 2025 от 03 Ноября

Эпиграфом к рассказу «Господин из Сан-Франциско» Иван Бунин взял строки из «Апокалипсиса»: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий!» Таким образом, уже с эпиграфа, который позже был снят, начинал звучать сквозной мотив рассказа – мотив гибели, смерти. Он повторится и в названии гигантского корабля «Атлантида», <…> является в рассказе образом-символом современной цивилизации.

Основное событие рассказа – смерть господина из Сан-Франциско. С самого начала путешествия героя окружает масса деталей, напоминающих о смерти. Например, весьма любопытным героем рассказа является «наследный принц одного азиатского государства, путешествующий инкогнито». Описывая его, Бунин постоянно подчёркивает странную, как бы мёртвую внешность принца. Сухие руки, лакированная кожа, усы, как у мёртвого, маленький рост – всё это характерные признаки мумифицированного тела. Получается, что на борту «Атлантиды» в течение всего путешествия находится мертвец, а это, по суеверию моряков, считается плохим предзнаменованием.

Кстати, в 1912 году, за три года до появления рассказа Бунина, затонул гигантский пароход «Титаник», на борту которого везли мумию египетского фараона. По утверждению некоторых источников, пароход погиб именно из-за того, что в трюме везли мумию, погрузив её туда неаккуратно, не соблюдая обрядов.

Человеческая натура проявляется в разном, но в чём-то, надо полагать, обнаруживается верховное, державное качество человека. Выявить эту главенствующую черту означает постичь сущность человека. Какое качество можно считать специфически человеческим? Есть ли вообще в человеке какое-то внутренне устойчивое ядро?

<...> феномен может быть осмыслен, по-видимому, двояким способом: либо через сопоставление его с другими сущностями или явлениями, либо через раскрытие его собственной уникальной природы. Изучение человека «извне» предполагает осмысление его отношений с природой (космосом), обществом, Богом и самим собой. Приобщение к тайне человека «изнутри» сопряжено с постижением его телесного, эмоционального, нравственного, духовного и социального бытия. Вполне понятно, что эти различные подходы не всегда существуют в идеальном выражении. Они дополняют друг друга, вызывают потребность в выработке общей, синтезирующей позиции.

Религиозно-философское направление рассматривает в качестве высшей ценности Бога. Поэтому тайна человека в этой системе мышления оказывается принципиально непостижимой либо соотнесённой с сущностью божественного. Философы натуралистической ориентации исходят из культа природы, космоса. Человек воспринимается в основном как живое вещество, наделённое рядом отличительных естественных особенностей. Кроме того, многие философы оценивают мир через человека, полагая, что человек – главная ценность мироздания.

(1) Основным сырьём для производства бумаги является древесная целлюлоза. (2) Для изготовления дешёвой газетной бумаги используют экономичный способ получения целлюлозы – механический: на деревообрабатывающем предприятии лесоматериалы измельчают до крошки, <…> смешивают с водой. (3) Бумагу же высокого качества делают из целлюлозы, полученной химическим способом: деревянный брус режут на малые щепы, затем их погружают в химический раствор и нагревают под давлением.

(1) Солдаты, расположившиеся вокруг пушки, были заняты каждый своим делом. (2) Кто, пристроившись к сосновому ящику со снарядами, писал письмо, слюнявя химический карандаш и сдвинув на затылок шлем; кто сидел на лафете, пришивая к шинели крючок; кто читал маленькую артиллерийскую газету.

(3) Живя с разведчиками и наблюдая поле боя с разных сторон, Ваня привык видеть войну широко и разнообразно. (4) Он привык видеть дороги, леса, болота, мосты, ползущие танки, перебегающую пехоту, минёров, конницу, накапливающуюся в балках…

(5) Ваня стоял у колеса орудия, которое было одной с ним вышины, и рассматривал бумажку, наклеенную на косой орудийный щит. (6) На этой бумажке были крупно написаны тушью какие-то номера и цифры, которые мальчик безуспешно старался прочесть и понять.

– (7) Ну, Ванюша, нравится наше орудие? – услышал он за собой густой, добродушный бас.

(8) Мальчик обернулся и увидел наводчика Ковалёва.

– (9) Так точно, товарищ Ковалёв, очень нравится, – быстро ответил Ваня и, вытянувшись в струнку, отдал честь.

(10) Наружностью своей Ковалёв меньше всего отвечал представлению о лихом солдате, Герое Советского Союза, лучшем наводчике фронта. (11) Прежде всего, он был немолод. (12) В представлении мальчика он был уже не «дяденька», а скорее принадлежал к категории «дедушек». (13) До войны он был заведующим большой птицеводческой фермой. (14) На фронт он мог не идти, но в первый же день войны записался добровольцем.

(15) Во время Первой мировой войны Ковалёв служил в артиллерии и уже тогда считался выдающимся наводчиком. (16) Вот почему и в эту войну он попросился в артиллерию наводчиком. (17) Сначала в батарее к нему относились с недоверием – уж слишком у него была добродушная, сугубо гражданская внешность. (18) Однако в первом же бою он показал себя таким знатоком своего дела, таким виртуозом, что всякое недоверие кончилось раз и навсегда.

(19) Его работа при орудии была высочайшей степенью искусства. (20) Бывают наводчики хорошие, способные. (21) Бывают наводчики талантливые. (22) Бывают выдающиеся. (23) Он был наводчик гениальный. (24) И самое удивительное заключалось в том, что за четверть века, которые прошли между двумя мировыми войнами, он не только не разучился своему искусству, но как-то ещё больше в нём окреп. (25) Новая война поставила артиллерии много новых задач. (26) Она открыла в старом наводчике Ковалёве качества, которые в прежней войне не могли проявиться в полном блеске. (27) Он не имел соперника в стрельбе прямой наводкой.

(28) В минуту опасности Ковалёв преображался. (29) В нём загорался холодный огонь ярости. (30) Он не отступал ни на шаг. (31) Он стрелял из своего орудия до последнего патрона. (32) А выстрелив последний патрон, он ложился рядом со своим орудием и продолжал стрелять из автомата. (33) Расстреляв все диски, он спокойно подтаскивал к себе ящики с ручными гранатами и, прищурившись, кидал их одну за другой, пока немцы не отступали…

(34) Среди людей часто попадаются храбрецы. (35) Но только сознательная и страстная любовь к Родине может сделать из храбреца героя. (36) Ковалёв был истинный герой. (37) Он страстно, но очень спокойно любил Родину и ненавидел всех её врагов.

(38) Командование неоднократно выдвигало Ковалёва на более высокую должность. (39) Но каждый раз он просил оставить его наводчиком и не разлучать с орудием.

– (40) Наводчик – это моё настоящее дело, – говорил Ковалёв, – с другими обязанностями я так хорошо не справлюсь, уж вы мне поверьте, за чинами я не гонюсь. (41) Тогда был наводчиком и теперь до конца войны хочу быть наводчиком. (42) А для командира я уже не гожусь. (43) Стар. (44) Надо молодым давать дорогу. (45) Покорнейше вас прошу.

(46) В конце концов его оставили в покое. (47) Впрочем, может быть, Ковалёв был прав: каждый человек хорош на своём месте. (48) И безусловно, для пользы службы лучше иметь выдающегося наводчика, чем посредственного командира взвода…

(1) В один прекрасный день мы – пять девочек – карабкаемся на Замковую гору. (2) В руках у нас большие пёстрые букеты разноцветных опавших листьев – больше всего кленовых.

(3) Вдруг из-за обломков стены слышен мужской голос, глубокий, странно-певучий, полный страстного чувства.

(4) Мы словно окаменели. (5) Нас захватило дыхание большой любви, о которой почти поёт голос за стеной, читающий письмо Евгения Онегина.

(6) Только мы двинулись – из-за стены опять раздаётся тот же голос. (7) Теперь он читает – я узнаю с первых слов – монолог Чацкого из «Горя от ума». (8) Он читает всё так же певуче – ну совсем поёт! – но с гневом, с яростью оскорблённого чувства…

(9) Не сговариваясь, мы выбегаем из-за стены: мы хотим увидеть того, кто прочитал, почти пропел нам эти отрывки из Пушкина и Грибоедова.

(10) Мы выбежали – смотрим во все глаза: никого! (11) Ни Онегина, ни Чацкого… (12) Нет, впрочем, какой-то человек очень робко и застенчиво жмётся к тому обломку стены, из-за которой мы только что слушали чудный голос. (13) Это юноша лет шестнадцати-семнадцати, на нём старенькая, поношенная ученическая шинель, только пуговицы уже не форменные – значит, бывший ученик.

(14) Мы идём к нему, всё еще заворожённые тем, что слышали; нам не верится, что невидимый чтец – этот нескладный парень в обшарпанной бывшей ученической шинели. (15) Но он смотрит на нас – у него прекрасные глаза, необычно удлинённые к вискам, с глубоким, умным взглядом, – и мы понимаем: да, это он сейчас читал!

(16) Мы протягиваем ему свои пёстрые осенние букеты из листьев всех расцветок.

(17) Юноша очень смущён.

– (18) В-в-вы эт-то м-м-мне? (19) Ч-ч-что вы? (20) З-за что?

(21) Очень странно слышать: тот же голос – и так сильно заикается!

– (22) Нет, нет, пожалуйста, возьмите! – просим мы его хором.

(23) Юноша застенчиво пожимает плечами. (24)Потом берёт наш букет и улыбается нам хорошей, дружелюбной улыбкой:

– С-с-п-п-пасибо!

(25) И, неловко поклонившись, он быстро уходит, прижимая к груди наши смешные букеты из листьев. (26)Вот его шинель мелькнула в густой щётке кустов калины, вот он уже спускается с горы – исчез из виду.

(27) Теперь я знаю: юноша в затасканной ученической шинели был Илларион Певцов. (28)Он был тяжёлый и, как все считали, неизлечимый заика. (29) А он мечтал стать актёром! (30) И у него в самом деле был талант! (31) Он уходил за город, в лес, взбирался на горы; там он декламировал, читал монологи, отрывки из пьес. (32) Над ним насмехались, считали его полоумным. (33) Но он превозмог непреодолимое, он сделал невозможное: через пятнадцать – двадцать лет после этой нашей встречи с ним на Замковой горе он стал одним из самых замечательных русских актёров. (34) Бывали и у него срывы, полосы, когда он не мог играть, потому что лишался силы управлять своей речью и побеждать её недостаток. (35) И всё же он не отчаивался, у него не опускались руки!

(36) Когда я думаю о людях сильной воли, сильной страсти к искусству, я всегда вспоминаю его – чудесного актёра Иллариона Певцова. (37) И мне приятно думать, что наши смешные попугайно-пёстрые букеты из осенних листьев были, может статься, первыми цветами, поднесёнными ему на трудном, но победном пути.