Пробный вариант ОГЭ по русскому 2025 от 23 Ноября

(1)Волны, наблюдаемые в природе, могут переносить огромную энергию
и нередко являются причиной разрушений. (2)Так, большой мощностью обладают морские волны: они бывают причиной гибели кораблей в море, размывания берегов, разрушения причалов. (3)Особенно страшные разрушения производят гигантские морские волны – цунами. (4)Энергию морских волн можно использовать и на благо человека, если создать устройство, позволяющее преобразовывать её в электрическую энергию. (5)Такие устройства позволили бы более экономно использовать невозобновляемые источники энергии: нефть, газ, каменный уголь.

(1)Бурый медведь обитает по всей лесной зоне, кроме юга европейской части России, и местами в лесотундре. (2)Кожа у него тёмная, почти чёрного цвета, что способствует наименьшей теплоотдаче. (3)А мех полярных медведей выглядит белым, он лишён пигментной окраски, и шерстинки полые. (4)Медведь выглядит белым, потому что неровная внутренняя поверхность трубочек меха дробит свет и отражает его под различными углами, что и создаёт видимость белого цвета. (5)Летом мех может желтеть из-за постоянного воздействия солнечного света.

(1)На столе в комнатушке лежали драные-передраные книги, и мне надлежало, пользуясь клеем, пачкой папиросной бумаги, газетами и цветными карандашами, склеивать рваные страницы, прикреплять к серединке оторванные, укреплять корешок и обложку, а потом обёртывать книгу газетой, на которую следовало приклеить кусок чистой бумаги с красиво, печатными буквами написанными названием и фамилией автора.

(2)«Одетую» мной книгу Житкова «Что я видел» Татьяна Львовна признала образцовой, и я, уединившись в библиотечных кулисах, множил, вдохновлённый похвалой, свои образцы.

(3)Благоговейная тишина, запахи книг оказывали на меня магическое действие. (4)На моём счету числилось пока что ничтожно мало прочитанного, зато всякий раз именно в этой тишине книжные герои оживали в моём воображении! (5)Не дома, где мне никто не мешал, не в школе, где всегда в изобилии приходят посторонние мысли, не по дороге домой или из дома, когда у всякого человека есть множество способов подумать о разных разностях, а вот именно здесь, в тишине закутка, ярко и зримо представали передо мной расцвеченные, ожившие сцены, и я превращался в самых неожиданных героев.

(6)Кем я только не был!

(7)И Филипком из рассказа графа Льва Толстого, правда, я при этом замечательно и с выражением умел читать, и, когда учитель в рассказе предлагал мне открыть букварь, я шпарил все слова подряд, без ошибок, приводя в недоумение и ребят в классе, и учителя, и, наверное, самого графа, потому что весь его рассказ по моей воле поразительно менялся. (8)А я улыбался и въявь, и в своём воображении и, как маленький Филипок, утирал мокрый от волнения лоб большой шапкой, нарисованной на картинке.

(9)Я представлял себя и царевичем, сыном царя Салтана, и менял действие сказки Пушкина, потому как поступал, на мой взгляд, разумнее: тяпнув в нос или щёку сватью бабу Бабариху, я прилетал к отцу, оборачивался самим собой и объяснял неразумному, хоть и доброму, Салтану, что к чему в этой затянувшейся истории.

(10)Или я представлял себя Гаврошем и свистел, издеваясь над солдатами, на самом верху баррикады. (11)Я отбивал чечётку на каком-то старом табурете, показывал нос врагам, а пули жужжали рядом, и ни одна из них не задевала меня, и меня не убивали, как Гавроша, я отступал вместе с последними коммунарами, прятался в проходных дворах. (12) Потом я ехал в родной город и оказывался здесь, в библиотечном закутке, и от меня ещё пахло порохом парижских сражений.

(13)Сочиняя исправленные сюжеты, я замирал, глаза мои, наверное, останавливались, потому что, если фантазия накатывала на меня при свидетелях, я перехватывал их удивлённые взгляды, – одним словом, воображая, я не только оказывался в другой жизни, но ещё и уходил из этой.

(1)Дедушка спал. (2)Руки у дедушки лежали на столе; они были большие, кожа на них стала как кора на дереве, и под кожей видны были толстые чёрные жилы, эти руки много земли испахали.

– (3)Дедушка Тит, а ты всё знаешь?

– (4)Всё, Афоня, я всё знаю.

– (5)Проснись, дедушка, скажи мне про всё!

– (6)Да уж проснулся уже, пойдём сейчас белый свет пытать, – ответил дед.

(7)Старый Тит испил квасу, взял Афоню за руку, и они пошли из избы наружу. (8)Там солнце высоко стояло на небе и освещало зреющий хлеб на полях и цветы на дорожной меже. (9)Дед повёл Афоню полевою дорогой, и они вышли на пастбище, где рос сладкий клевер для коров, где колосились травы и цвели цветы. (10)Дед остановился у голубого цветка, терпеливо росшего корнем из мелкого чистого песка, показал на него Афоне, потом согнулся и осторожно потрогал тот цветок.

– (11)Это я сам знаю! – протяжно сказал Афоня. – (12)А мне нужно, что самое главное бывает, ты скажи мне про всё! (13)А этот цвет растёт, он не всё!

(14)Дедушка Тит задумался и осерчал на внука.

– (15)Тут самое главное тебе и есть!.. (16)Ты видишь: песок мёртвый лежит, он каменная крошка, и более нет ничего. (17)Камень не живёт и не дышит, он мёртвый прах. (18)Понял теперь?

– (19)Нет, дедушка Тит, – уверенно сказал Афоня, – тут понятного нету.

– (20)Ну, не понял, так чего же тебе надо, раз ты непонятливый?.. (21)А цветок жалконький такой, а он живой, и тело себе он сделал из мёртвого праха. (22)Стало быть, он мёртвую сыпучую землю обращает в живое тело и пахнет от него самого чистым духом. (23)Вот тебе и есть самое главное дело на белом свете, вот тебе и есть, откуда всё берётся. (24)Цветок этот – самый святой труженик, он из смерти работает жизнь…

– (25)А трава и рожь тоже главное делают? – спросил Афоня.

– (26)Одинаково, – сказал дедушка Тит.

– (27)А мы с тобой?

– (28)И мы с тобой, мы пахари, Афонюшка, мы хлебу расти помогаем. (29)А этот вот жёлтый цвет на лекарство идёт, его и в аптеке берут. (30)Ты бы нарвал их да снёс. (31)Отец-то твой ведь на войне; вдруг поранят его или он от болезни ослабнет, вот его и полечат лекарством.

(32)Афоня задумался среди трав и цветов. (33)Он сам, как цветок, тоже захотел теперь делать из смерти жизнь, он думал о том, как рождаются из сыпучего скучного песка голубые, красные, жёлтые счастливые цветы, поднявшие к небу свои добрые лица и дышащие чистым духом в белый свет.

– (34)Теперь я сам знаю про всё! – сказал Афоня.

(35)Дед Тит ничего не сказал. (36)Он невидимо улыбнулся своему доброму внуку и пошёл спать в избу на печку.

(37)А маленький Афоня остался один в поле. (38)Он собрал жёлтых цветов, сколько мог их удержать в охапке, и отнёс в аптеку на лекарства, чтобы отец его не болел на войне от ран. (39)В аптеке Афоне дали за цветы железный гребешок. (40)Он принёс его деду и подарил ему: пусть теперь дедушка чешет себе бороду тем гребешком.

– (41)Спасибо тебе, Афонюшка, – сказал дед.

(42)Старик кротко улыбнулся, погладил головку внука и посмотрел на него как на цветок, растущий на земле.

(1)Каждый обитатель квартиры, в которой жил и я, знал, насколько Уродливый был уродлив.

(2)Местный кот. (3)Обычный такой, не породистый. (4)Он имел только один глаз, а на месте другого зияло отверстие, еле прикрытое кошачьими веками, с той же самой стороны отсутствовало и ухо, а левая нога была когда-то поломана и срослась под каким-то невероятным углом, благодаря чему создавалось впечатление, что кот всё время собирается повернуть за угол. (5)Его хвост давно отсутствовал, остался только маленький огрызок, который постоянно дёргался...

(6)Если бы не множество болячек, его, наверное, можно было бы назвать тёмно-серым полосатым котом со двора. (7)У любого, хоть раз посмотревшего на него, возникала одна и та же реакция: до чего же уродливый кот. (8)Всем детям было категорически запрещено касаться его, а взрослые поливали его из шланга, когда он пытался войти в дом.

(9)Но странное дело: на все действия детей и взрослых Уродливый всегда проявлял одну и ту же реакцию. (10)Если он видел детей, он бежал к ним и тёрся головой о руки и громко мяукал, выпрашивая ласку. (11)Если кто-нибудь всё-таки брал его на руки, он тут же начинал сосать уголок рубашки или что-нибудь другое, до чего мог дотянуться.

(12)Однажды Уродливый попытался подружиться с соседскими собаками. (13)Из своего окна я услышал его крики и тут же бросился на помощь.

(14)Когда я добежал до него, Уродливый был сильно покусан. (15)Он лежал, свернувшись в клубок, смежив единственный глаз, и след от слезы пересекал его нос. (16)Но что удивительно: пока я нёс его домой, он хрипел, задыхался, но пытался лизнуть меня своим мягким шершавым языком.

(17)Я нёс его домой и больше всего боялся навредить ему ещё больше. (18)А он тем временем пытался лизнуть моё ухо. (19)Я прижал его к себе. (20)Он коснулся головой ладони моей руки, его золотой глаз повернулся в мою сторону, и я услышал мурлыкание. (21)Даже испытывая такую страшную боль, кот просил об одном – о капельке привязанности! (22)Возможно, о капельке сострадания и любви.

(23)И в тот момент я думал, что имею дело с самым любящим существом из всех, кого я встречал в жизни. (24)Самым любящим и самым красивым. (25)Никогда он даже не попробует укусить, или оцарапать меня, или просто покинуть. (26)А он смотрел на меня, уверенный, что я сумею смягчить его боль, что теперь всё у него будет хорошо, что наконец-то нашёлся настоящий хозяин, которому можно отдать всю силу нерастраченной любви...

(27)Впоследствии я много размышлял о том, как один несчастный кот-калека смог изменить мои представления о том, что такое истинная чистота духа, верная и беспредельная любовь. (28)Так оно и было на самом деле. (29)Уродливый сообщил мне о сострадании больше, чем тысяча книг, лекций, проповедей или разговоров. (30)Настало и для меня время учиться любить верно и глубоко, отдавать ближнему своему всё без остатка...

(1)На Кубани стояли дождливые осенние дни. (2)Доро́ги стали почти непроходимыми. (3)Армия отступала, шли бои, но немцы каждый день прорывались в тыл, и госпитали каждый день меняли свои места, откочёвывая всё глубже на юг.

(4)В пять часов вечера у разбитого снарядом сарая остановилась старенькая санитарная летучка – дребезжащая, расшатанная машина с дырявым брезентовым верхом. (5)Из летучки вылезла её хозяйка – военфельдшер Маруся, которую, впрочем, никто в дивизии по имени не называл, а все называли Малышкой. (6)Она и в самом деле была настоящая малышка – семнадцатилетняя курносая девчонка с тонким детским голосом и такими маленькими руками и ногами, что, казалось, на них во всей армии не подберёшь ни одной пары перчаток и сапог.

(7)Малышка соскочила с машины и, стараясь придать своему хорошенькому лицу строгое выражение, спросила:

– Где раненые?

(8)Санитар повёл Малышку внутрь сарая. (9)Там на грязной соломе лежали семь тяжелораненых. (10)Малышка вошла, посмотрела, сказала:

– Ну вот, сейчас я вас отвезу, – и потом ещё что-то ласковое, что она всегда говорила раненым.

(11)Лица у всех были бледные, солома местами промокла от крови. (12)Малышка физически, всем телом, вспомнила ту дорогу, которую она только сейчас проделала из медсанбата – двадцать километров страшных рытвин и ухабов – и представила себе опять эти толчки и падения уже не на своём теле, а вот на этих кровоточащих, израненных телах, лежащих на земле. (13)Она даже поморщилась, словно от боли, но сейчас же на её лицо вернулась обычная добрая улыбка.

(14)Она с санитаром перенесла тех, кто был ранен в ноги, потом перетащили ещё троих. (15)Теперь в летучке уже не оставалось места, и седьмого некуда было положить. (16)Раненый полусидел у стенки сарая, то и дело впадая в забытьё. (17)Малышка в последний раз вошла в сарай. (18)Этого седьмого приходилось оставить до следующей летучки. (19)Но когда она вошла, он потянулся навстречу. (20)Малышка встретила его взгляд, такой ожидающий, что оказалось невозможным оставить его здесь.

– (21)Вы можете сидеть в кабине? – спросила она.

– (22)Могу, – сказал раненый и снова закрыл глаза.

(23)Малышка вдвоём с санитаром дотащила его до машины и усадила в кабине на своё место.

– (24)А вы, товарищ военфельдшер? – спросил шофёр.

– (25)А я на подножке, – сказала Малышка весело.

(26)Летучка тронулась. (27)На рытвинах она, как утка, переваливаясь с боку на бок, вылетала из колеи и подпрыгивала с треском, который больно отдавался в ушах Малышки. (28)Она чувствовала, как в этот момент в кузове раненых приподнимало в воздух и ударяло о дно машины.

(29)К хуторку, где располагался санбат, подъехали уже перед самой темнотой. (30)Малышка подбежала к знакомой хате, но там было пусто.

(31)Она снова стала на подножку, и машина двинулась. (32)До госпиталя осталось ещё двадцать километров. (33)Дорога становилась всё хуже и хуже. (34)Где-то далеко слева виднелись вспышки орудийных выстрелов. (35)Мотор два раза глох, шофёр вылезал и, чертыхаясь, возился с карбюратором. (36)Малышка не слезала. (37)Ветер дул навстречу, и косой дождь заливал лицо и глаза. (38)Ей много раз казалось, что вот-вот она свалится.

(39)Наконец они добрались до места. (40)Малышке почудилось что-то недоброе в той тишине, которая стояла в селе. (41)Она соскочила с машины и побежала к дому, где помещался госпиталь. (42)У машины возились двое красноармейцев.

– (43)Здесь госпиталь? – спросила Малышка.

– (44)Уехал два часа назад. (45)Вот последние медикаменты грузим.

(46)Красноармеец назвал село за сорок километров отсюда.

(47)Малышка подошла к летучке и произнесла:

– Товарищи… (48)Уехал госпиталь, – сказала Малышка упавшим голосом. – (49)Ещё сорок километров до него ехать. (50)Поте́рпите?

– (51)Дотерпим, – сказал старый казак, – ты вези нас, а мы петь будем.

(52)Малышка стала на подножку, машина тронулась, и сквозь всплески воды и грязи и гудение мотора она услышала, как в кузове сначала один, потом два, потом три голоса затянули песню. (53)Девушка почувствовала, что, наверное, им в самом деле легче оттого, что они поют, и если кто-нибудь из них стонет, то другие не слышат.

(54)Пропев до конца песню, раненые начинали петь её сначала.

(55)Глубокой ночью, когда на окраине станицы санитары вместе с Малышкой подошли к летучке, чтобы наконец выгрузить раненых, из кузова всё ещё лилась песня…

(56)Малышка заснула, не раздеваясь, в приёмном покое. (57)А шофёр сидел в хате с другими шофёрами и говорил:

– Восемьдесят километров проехали. (58)Ну, Малышка! (59)Одним словом, сестра милосердия.