Пробный вариант ЕГЭ по русскому 2025 от 29 Августа

На берегу Чуи мы увидели двух коров и несколько овец. Они щипали траву. Вокруг них ходила небольшая, с рыжими подпалинами лайка. Пастуха не было видно.

– И не ищите, – сказал нам шофёр. – Динка сама пасёт их.

– Как так? – удивились мы.

– А вот так. Утром пригоняет их, а вечером ведёт домой.

Мы приехали к домику охотника, начало темнеть. У ворот послышалось мычание. Подошли коровы и овцы. Сзади Динка, умнейшая собака непонятной породы.

Инженер, который ехал с нами, восхитился и стал торговать у хозяйки собаку. Хозяйка долго не хотела продавать, но инженер уговорил её. Он был очень доволен.

– Вот это собака, – сказал он, – трудяга. Не какая-нибудь болонка. Делает дело, оправдывает своё место на земле.

Он не мог нахвалиться Динкой, до поздней ночи рассуждал о смысле собачьей жизни.

Осенью мы заехали к инженеру. Он жил в дачном посёлке под Москвой. На калитке висела дощечка: «Осторожно: во дворе злая собака». Мы открыли калитку и пошли к дому. Из будки выскочила чёрная, в рыжих подпалинах собака и залаяла на нас.

– Динка, Динка, – закричали мы.

Собака остановилась, внимательно посмотрела, вильнула хвостом и потащилась в будку.

Когда мы шли обратно, за заборами на разные голоса лаяли собаки. <...> было множество: овчарки, доги, дворняжки, и на каждой калитке висели жестянки о злых собаках.

Даль был близок к человеку труда, прежде всего земледельцу, знал до тонкости предметы народного быта, мысли и чаяния простых людей, <...> психологию. «К особенностям его любви к Руси, – писал Белинский, – принадлежит то, что он любит её в корню, в самом стержне, основании её, ибо он любит простого русского человека, на обиходном языке нашем называемого крестьянином и мужиком. Как хорошо он знает его натуру! Он умеет мыслить его головою, видеть его глазами, говорить его языком».

А вот что сказал Гоголь о Дале: «Каждая его строчка меня учит и вразумляет, придвигая ближе к познанию русского быта и нашей народной жизни».

Народ одаривал Даля словами, пословицами, песнями, сказками, легендами, прибаутками. Сопровождавший Даля в поездках по деревням Мельников-Печерский отмечал: жители были убеждены, что собиратель слов вышел из крестьянской среды.

Своему детищу – а это около двухсот тысяч слов – Даль отдал полвека своей жизни. Его словарь – это не склад, где тихо и мирно пылятся слова; открой его – и они начинают оживать, двигаться, тянуть за собой многочисленную родню. Слова начинают говорить, улыбаться, резвиться, дружить или соперничать, смеяться и плакать, могут завести в дебри или вывести в чистое поле.

Посмотрим, как определяет Даль «слово»: «сочетание звуков, составляющее одно целое, которое означает предмет или понятие, речение».

(1) Ключевую роль в регуляции частоты сердечных сокращений в организме человека играет нервная система (в том числе блуждающий нерв). (2) Ведь она, работая автоматически, заставляет сердце сокращаться в нужном ритме даже во время сна. (3) Особенностью работы нервной системы является то, что одна группа нервов ускоряет сердцебиение, <…> другая замедляет его, действуя как своеобразный тормоз.

(1) Мы – остатки воевавших за Доном частей, докатившихся до Сталинграда, – пробыли месяц в запасном полку за Волгой. (2) Кого-то вновь бросили в бой, а нас отвели в запас, казалось бы, это отдых от окопов. (3) Отдых… два свинцово-тяжёлых сухаря на день, мутная водица вместо похлёбки, ватные ноги и головокружение от голода. (4) Отправку на фронт встретили с радостью. (5) Очередной хутор на нашем пути. (6) Мы все отошли на обочину дороги, а наш лейтенант в сопровождении старшины отправился выяснять обстановку.

(7) Через полчаса старшина вернулся.

– (8) Ребята! – объявил он вдохновенно. – (9) Удалось вышибить по двести пятьдесят граммов хлеба и по пятнадцать граммов сахара! (10) Кто со мной получать хлеб? (11) Давай ты! – (12) Я лежал рядом, и старшина ткнул в меня пальцем.

(13) В ту самую секунду у меня вспыхнула мыслишка… трусливая, гаденькая и унылая. (14) Тащился я с плащ-палаткой за старшиной, а мыслишка жила и заполняла меня отравой. (15) Я расстилал плащ-палатку на затоптанном крыльце, и у меня дрожали руки. (16) Старшина на секунду отвернулся, и я сунул полбуханки под крыльцо, завернул хлеб в плащ-палатку, взвалил её себе на плечо.

(17) Только идиот может рассчитывать, что старшина не заметит исчезновения перерубленной пополам буханки. (18) Я вор, и сейчас, через несколько минут, это станет известно. (19) Тем, кто, как и я, пятеро суток ничего не ел. (20) Как и я!

(21) В жизни мне случалось делать нехорошее: врал учителям, чтоб не поставили двойку, не раз давал слово не драться и не сдерживал слова, однажды на рыбалке я снял с чужого крюка толстого голавля. (22) Но всякий раз я находил для себя оправдание: не выучил задание – надо было дочитать книгу; подрался снова, так тот сам полез первый. (23) Теперь я и не искал оправданий. (24) Ох, если б можно вернуться, достать спрятанный хлеб, положить его обратно в плащ-палатку!

(25) С обочины дороги навстречу нам с усилием стали подыматься солдаты. (26) Хмурые, тёмные лица, согнутые спины, опущенные плечи. (27) Старшина распахнул плащ-палатку, и хлеб был встречен почтительным молчанием. (28) В этой-то почтительной тишине и раздался вопрос.

– (29) А где?.. (30) Тут полбуханка была!

(31) Произошло лёгкое движение, тёмные лица повернулись ко мне, со всех сторон – глаза, глаза, жуткая насторожённость в них.

– (32) Эй ты! (33) Где?! (34) Тебя спрашиваю!

(35) Я молчал. (36) А пыльные люди с тёмными лицами обступали меня.

(37) Пожилой солдат, выбеленно голубые глаза, изрытые морщинами щёки, сивый от щетины подбородок, голос без злобы:

– (38) Лучше, парень, будет, коли признаешься.

(39) В голосе пожилого солдата – крупица странного, почти неправдоподобного сочувствия. (40)А оно нестерпимее, чем ругань и изумление.

– (41) Да что с ним разговаривать!

(42) Один из парней вскинул руку. (43) И я невольно дёрнулся. (44) А парень просто поправил на голове пилотку.

– (45) Не бойся! – с презрением проговорил он. – (46) Бить тебя… (47) Руки пачкать.

(48) И неожиданно я увидел, что окружавшие меня люди поразительно красивы – тёмные, измученные походом, голодные, но лица какие-то гранёные, чётко лепные. (49) Среди красивых людей – я уродлив.

(50) Ничего не бывает страшнее, чем чувствовать невозможность оправдать себя перед самим собой. (51) Мне повезло, в роте связи гвардейского полка, куда я попал, не оказалось никого, кто видел бы мой позор. (52) Мелкими поступками раз за разом я завоёвывал себе самоуважение – лез первым на обрыв линии под шквальным обстрелом, старался взвалить на себя катушку с кабелем потяжелей; если удавалось получить у повара лишний котелок супа, не считал это своей добычей, всегда с кем-то делил его. (53) И никто не замечал моих альтруистических «подвигов», считали – нормально. (54) А это-то мне и было нужно, я не претендовал на исключительность, не смел и мечтать стать лучше других.

(55) Больше в жизни я не воровал. (56) Как-то не приходилось.

(1) Толстой вошёл в мою жизнь, не представившись. (2) Мы с ним уже активно общались, а я всё ещё не подозревал, с кем имею дело.

(3) Мне было лет двенадцать, то есть после войны прошло около двух лет, когда маму на лето назначили директором пионерского лагеря. (4) И однажды к нашему дому подвезли на грузовичке и горой вывалили в комнате прямо на пол книги – основательно бывшие в употреблении, но весьма разнообразные по тематике. (5) Кто-то заранее побеспокоился, не без маминого, думаю, участия, чтобы для детей была создана библиотека.

(6) «Ваше любимое занятие?» – (7) «Рыться в книгах». (8) Это и про меня. (9) Тогда, в детстве, тоже рылся. (10) Пока в один счастливый момент не выудил из этой горы потрёпанный кирпичик: тонкая рисовая бумага, старинные буквы «еры» и «яти», обложек нет, первых страниц нет, последних нет. (11) Автор – инкогнито.

(12) Глаз упал на начало, которое не было началом, а дальше я оторваться от текста не смог. (13) Я вошёл в него, как в новый дом, где почему-то всё оказалось знакомым: никогда не был, а всё узнал. (14) Поразительно! (15) Казалось, неведомый автор давно подсматривал за мной, всё обо мне узнал и теперь рассказал: откровенно и по-доброму, чуть ли не по-родственному.

(16) Написано было: «По тому инстинктивному чувству, которым один человек угадывает мысли другого и которое служит путеводною мыслью разговора, Катенька поняла, что мне больно её равнодушие...» (17) А ведь сколько раз и мне случалось, как и неведомой Катеньке, в разговоре инстинктивно угадывать «мысли другого»! (18) Как точно...

(19) Или в другом месте: «Глаза наши встретились, и я понял, что он понимает меня и то, что я понимаю, что он понимает меня...» (20) Опять лучше не скажешь! (21) «Я понимаю, что он понимает...»

(22) И так на каждой странице. (23) «В молодости все силы души направлены на будущее... (24) Одни понятные и разделённые мечты о будущем счастье составляют уже истинное счастье этого возраста». (25) Опять моё! (26) Так и есть: каждый день твоих детства-отрочества, если они нормальны, будто сплавлен с солнцем и светом ожидания, чтобы твоё предназначение состоялось. (27) Но как выразить вслух это снедающее тебя предчувствие, можно ли передать его словами? (28) Пока ты мучим неодолимой немотой, этот автор-инкогнито всё за тебя успел рассказать.

(29) Но кто он был – неведомый автор? (30) Чья такая волшебная книга оказалась у меня в руках?

(31) Надо ли говорить, что ни в какую библиотеку она не поехала: с обглоданными своими началом и концом она осталась у меня лично.

(32) Позже я узнал её и в переплёте: «Детство», «Отрочество», «Юность» Льва Николаевича Толстого. (33) Вот так Толстой вошёл в мою жизнь, не представившись.

(34) Иллюзия узнавания – непременная особенность классических текстов. (35) Их авторы – классики, потому что пишут для всех. (36) Это верно. (37) Но они ещё и потому вечные классики, что пишут для каждого. (38) Это верно в не меньшей степени.

(39) Юный простак, я «купился» именно на последнее. (40) Эксперимент был проведён чисто: автора скрыли. (41) Магия имени не довлела над восприятием текста. (42) Текст сам отстоял своё величие.

(43) Толстовская «диалектика души», впервые отмеченная нелюбезным Владимиру Набокову Николаем Чернышевским, как шаровая молния в форточку, сияя, влетела в очередное неопознанное читательское сердце.